Борис Наседкин  

Авиабылинка № 17

Полковник Пиминов

На Кавказе я отслужил 18 лет.

- «Не может быть - прошелестел Гамлетом летчик Трусов - у нас больше 15 не дают». Курилка залилась смехом.

Широкое описание края дает великий лангустовед летчик Сорокин.

= Этот край находится за две тысячи километров от Белого моря и 75 км от черного. Климат и условия могли быть и хуже. =

Конец описания края.

Путаясь в цветах морей и не имея такой длинной линейки, разведка Запада и сегодня не знает где это.

Спохватившись, автор добавляет:

- «Литр вина стоил рубль. Коньяк шесть рублей. Опять же шашлык, купаты, сациви, хинкали… И горы цицмат и прассы».

Цицматы – это вроде как клевер для коровы. Этой травы я выкушал там два стога.

Тяготы армейской службы не давали полностью расслабиться. Поэтому, я выпил всего четыре тонны вина.

Однажды в Москве я нанял мойщика. Исхлестав два веника, он прорычал:

- «Да ты братец верно офицер?»

- Да – ответил я – с Кавказа».

Связав бога, мать и меня мужик изрек:

- «У вас каменное тело. С вас двойная плата».

В разгар холодной войны к нам прислали новый самолет. Ракетоносец в корне отличался от всей прежней авиации. После взлета крылья складывались и самолет напоминал ракету. Мы осваивали и одновременно испытывали эту машину. Это был самый интересный и опасный период моей службы. Командовал полком Пиминов или просто Витя. Так как на «Тигра» он не тянул.

Его предшественник Кропачев был неповторим. Прилежно учась в восьмом классе вечерней школы, полковник мог снять шкурку с любого.

Его дневник проверял и расписывался лично командующий армии. У Вити было всего: высшее летное училище, академия, нежный голос и красавица жена.

Играючи, он провел переучивание и испытание нового самолета в горах. Получилось так, что наш 143 полк оказался лучшим на Кавказе. Первым Витю заметил командующий армии Федеряков. И приказал повесить его портрет рядом с героями Кавказа.

Ближайший фотосалон был в городе за 20 км. Полковая разведка, которой командовал я, имела, фотослужбу. И дело закрутилось.

Свободным оказался рядовой Агоразов. Туркмен по национальности пропитался солнцем пустыни настолько, что сам излучал тепло и свет. Штурман 1-ого класса Гера Овечкин имел неосторожность встречи с ним.

Выполнив испытательный полет, муж прекрасной Эммы, дымился от пота. В его дрожащих от важности задания руках, была фотокассета.

Наклонив голову, Агоразов с интересом осмотрел хозяина. «Последний» - сказал он печально улыбнувшись и бросил пленку в мусорный бак. Картина «Последний взгляд Герасима на Муму» отдыхает. Далее дословно.

«Ваш боец перевернул бак с горой пленок в ванну и начал топтать в проявителе затем в закрепителе».

- «Молодец – подумал я – наконец – то усвоил последовательность и все делал в темноте».

Отработав много лет с овцами и баранами, он осмотрел Витю даже сзади. Умные глаза и загадочная улыбка жителя пустыни, насторожили командира полка. Аэрофотоаппарат, предназначенный для стратосферы и сверхзвука, защелкал. Особая бумага подняла даже щетину недельной давности. Черными рядами она покрывала все лицо, включая нос. Пленка в четыре тысячи единиц проявила даже губную помаду жены.

Она как пулеметная очередь шла от уха через лицо вниз. Без дешифратора можно было посчитать волосы в носу. Особо выразительно получились глаза. Витя так и сказал: «Уши мои, а глаза нет».

Перестав улыбаться, Агоразов спросил:

- « А погоны полковника чьи?».

Путая верх и низ, летчик – испытатель Подсуха долго крутил фотографию. Наконец заглянув сзади, он как-то с завистью сказал: «Даже у нас в Москве так не  сделают, объект передан без утрат». Снова улыбаясь, Агоразов уперся взглядом в командира полка.

Однако Витя признал своими только погоны и уши. Наши отношения похолодели. В целях примирения он решил слетать со мной. Однако я об этом не знал.  Отлетав три полета с Бочковским, мокрый от пота, я вышел из кабины. Мои ноги дрожали, выжатый на сухо, я с жадностью хватал сладкий земной воздух.

Однако были еще силы дойти домой и поцеловать жену в лоб. На звезды и луну я смотрел, как свинья на бриллианты.

В темноте я случайно набрел на Витю. Глядя на часы, он сказал:

- «Что мне нравится в вас майор, так это точность. Садитесь, полетим».

Я, молча, занял кабину и замер.

- «Наверно полет по кругу. Семечки». На траверзе я даже что-то сказал о прелестях луны.

- «Да» – поддержал меня Витя и развернул самолет на полигон.

«А это куда это?», чуть не вырвалось из меня.

Крутя ручки прицела, я начал готовится к бомбометанию. Однако транспорант показывал «Бомб на борту нет».

«Детский проход через цель блинчиком. Семечки», успокоился я.

Перед целью летчик взял ручку на себя. Оставляя огненный шлейф, самолет свечой уходил вверх. Меня откинуло на спинку катапульты. Теперь лежа я видел, что мы летим на луну.

И тут же Витя сделал бочку, переворот, пикирование… Перегрузка пыталась оторвать крылья, хвост и все лишнее. Меня сжимало, крутило и растягивало как гармошку.

Луна залетала в кабину то слева, то справа. Затем вырвавшись, прошла между ног и исчезла. Я чувствовал себя жареным поросенком, вращающимся на вертеле.

Неожиданно самолет замер. Наступила невесомость или свобода, о которой все мечтают. Выпучив глаза, и потеряв свои 70 кг, я летал по кабине в обнимку со своим астральным телом.

На земле Витя, как подобает офицеру, поблагодарил меня и растворился в темноте. Сегодня я с благодарностью вспоминаю этого офицера. Его порядочность, безвредность, четкая и интересная до слез речь поражает. Из него мог бы получиться хороший экскурсовод.

Парадокс. Хорошего человека быстро забывают. Уже сегодня в инте некоторые однополчане спрашивают: «В каком полку служили?».

Раз в месяц у Вити вставал вопрос проверки: «Тревога. Учение. Разбор». Он выходил из кабинета и как Кутузов, глядя вдаль, трубил: «Где мое решение?». Такая демократичность колбасила. Молниеносно, уже к утру, Витя мог принять любое решение согласно документов.

Ночной труд многих людей тянул на докторскую диссертацию. Как начальник разведки, я зачитывал и показывал ему его решение. От удивления у Вити встал дыбом чуб: «Майор! Вы что думаете, что я так думаю?».

За его спиной стоял начальник штаба Вася Кучинский. Летчик 1ого класса даже в полете думал о солдатах, лопатах и предстоящем субботнике. При этом у него всегда стоял в голове образ красавицы жены.

Вася махал руками и подмигивал сразу двумя глазами. Это означало: «Соглашайся и молчи».

- Мое решение должно быть таким, чтобы враг, узнав о нем, сдался без боя. Экспрессии нет, опять же мало красного цвета на карте. А ведь Русских – мало не бывает. Все переделать».

Вася мыслил совершенно иначе. Он считал, что любое решение в жизни нужно принимать только насытый желудок. И мы тут же исправились. После обеда осмотрев те же документы, широко улыбаясь, Витя сказал: «Вот видите майор, когда захотите – можете».

Первый день сборов подходил к концу. Уже светили звезды, когда мы вышли из душного зала. Витя решил перекусить. «Перекусить»у русских переводится как немецкое, «Гитлер капут».

Буфет мы нашли быстро. Однако самые вялые и несобранные были уже там. Растворяясь в сигаретном дыме и обволакивающем гуле, люди оказывались в параллельном мире.

Закусывая колбасой, мы выпили по две кружки чая с прицепом (не переводится даже в России) и пошли спать.

Командировочных разместили в казарме. Ночное фиолетовое освещение, запах гуталина, оружейного масла и зубной пасты навеял волну памяти о курсантских годах.

Я нашел кровать для своего командира. Она показалась непомерно высокой, и я с трудом закатил его туда.

Утреннее солнце заливало казарму. С полотенцем на шее я шел умываться. Многие уже встали. Однако дойдя до первой койки, останавливались. Кровать стояла на высоком постаменте. К изголовью была прикручена бронзовая табличка с надписью:

«Кровать – памятник.

Герою Советского Союза

летчику капитану Елисееву».

Сладко похрапывая, на ней, спал Витя.

Джунгли

Однажды с экранов слежения пропала цель. След самолета обрывался в районе непроходимых джунглей. Ракетоносец с экипажем:

п/полковник Черный

майор Мамаев

исчез. Начались поиски.

Вот, что рассказывал штурман 1-ого класса Силевко.

«Джунгли встретили нас полумраком. От высокой влажности ноги скользили по камням, как после дождя. Через густую зелень солнце не пробивалось. Однако было жарко и душно. В день мы проходили 150-200 метров. Узкий проход прорубали с помощью мачете.

Мокрые комбинезоны были покрыты серым налетом паутины. Единственным родным существом были комары и мошкара, которые от радости аж гудели. Посмотреть на нас собрались все обитатели джунглей. Они ползали, шипели, прыгали и рычали, ожидая команды «Обед». Однако выстрелы пистолетов их сдерживали. Через неделю нашли почти целый Миг 15, обвитый лианами, самолет стоял на краю обрыва.

Кабина летчика была пустой. Сияющая серебром, когда-то машина, сливалась с местностью. Бортовой номер и звезды сохранились хорошо.

Через несколько дней нашли еще один самолет. Это был двухмоторный Дуглас. Все 14 пассажиров и экипаж занимали свои места. Их скелеты были пристегнуты к креслам.

Фюзеляж был разрушен. Оторванное левое крыло лежало рядом. Через месяц поиски были прекращены.

Самолет нашел, случайно пролетающий летчик. На фоне зеленого ковра джунглей, он заметил желтое пятно. Это был тысячелетний платан. Ракетоносец рухнул и взорвался под ним. Густая крона дерева величиной со стадион накрыла место катастрофы. Долгое время гигантское дерево пыталось выжить, затем умерло и пожелтело.