Борис Наседкин

ЧАСЫ

юмористический рассказ 

Как-то раз, летим мы с Николаем на полигон. Собственно он летит, а я сижу на катапульте. В кабине уютно и тепло. Стрелки, шкалы, счетчики, лампочки – все движется, горит и мигает.

Легким движением рук и ног Николай загоняет показания в нужные параметры. Работа несложная, но уже через 40 минут его комбинезон дымит от пота. Рев турбин срывает с головы железную шапку. А тонкий запах резины и не догоревшего керосина пытается просочится под кислородную маску.

К этому привыкаешь, и уже звук пылесоса становится родным, а запах керосина вызывает улыбку.

Вот почему Все летчики любят пылесосить.

Полет проходит в горах на малой высоте. Такие полеты совершенно безопасны и не вызывают никакого страха, если не смотреть в окно.

Малая высота, это когда катапультироваться поздно, а прыгать без парашюта еще высоко.

Глубокое ущелье надежно скрывает нас от противника. Скалы уходят куда-то вверх и скрываются в облаках.

Я всю дорогу показываю Николаю направление, куда нужно лететь, чтобы не заблудиться.

Короче идет обычный полет.

Горные козлы перестали жевать и с удивлением смотрели, как Николай ведет самолет.

Экипаж  козлов не видел, но зато отчетливо видел скалы. Они то удалялись, то приближались, и тогда можно было увидеть, что жуют козлы.

Передо мной светился голубой экран прицела с микропланом местности, легкое подрагивание самолета, нежный рев турбин и рядом сидящий летчик. Короче сплошная идиллия.

У меня сразу встал крест РПО на цель. Я начал прикидывать – будет пятерка или шесть нулей (прямое попадание).

Николай доложил на полигон «что у него якобы стоит самолет на боевом курсе и он просит разрешения на работу».

Но руководитель полигона был шибко занят другими делами. И послал он Николая на второй заход.

Коля медленно, чтобы не оторвались крылья, взял ручку на себя. Моя голова вместе с железной шапкой залезла в резиновый тубус прицела.

Затем  Коля положил самолет на бок. Меня скособочило.

Многотонная машина с разворотом легко взмыла в небо, увлекая экипаж на первый разворот.

Сгорбленный, скособоченный, вмятый в прицел штурман упирался руками в приборную доску.

«Штатная ситуация» подумал летчик, но решил мне помочь.

И медленно положил самолет на спину.

Обратная сила откинула меня в катапульту. Я принял позу бравого летчика с цветной обложки журнала «Авиатор» только к верху ногами.

В такие минуты все летчики получают какой-то адреналин, а штурманы, как правило, матерятся и убеждаются, что летчик еще в кабине.

Бомбардировщик вышел в горизонтальный полет, и мое астральное тело медленно вошло в потный комбинезон.

«Сейчас приму ванну, выпью чашечку кофе, сориентируюсь на местности» - подумал я. Но Николай медленно, чтобы не отвалился хвост, отдал ручку от себя.

Я вместе с астральным телом прилип к потолку.

Бараны с опаской посмотрели на железного орла, который, увеличиваясь в размерах падал на них с неба. Отсюда и пошло называть летчиков орлами.

Николай круто положил самолет на бок. Я переместился с потолка на бок фонаря. «Это какой-то АС» подумал я глядя на Николая с верху. Таких летчиков очень уважали немцы во время войны.

Каким-то образом они отличали их от воздушных хулиганов и в эфире раздавалось:

«В небе русский АС. Спасайся, кто может».

АС был непредсказуем. Их боялись все.

Для штурмана, у которого летчик был АС, это было все.

Либо потеря цели, либо сознания.

С потолка я видел как приближается земля. Уже можно было отличить баранов от овец.

Ноги с целью самосохранения поджались.

Руководитель полигона и глазом не моргнул, как Коля доложил:

«Будет ли Джин любезен?! – Будет, будет перебил его РП». Но Николай продолжал докладывать, что у него снова встал самолет на боевой курс и он якобы осязает цель.

Я с удивлением посмотрел на летчика. Как же так, сидим рядом, у него стоит, а у меня не стоит, самолет на боевом курсе целый градус. И цель я не вижу, так как микроплан местности с его окрестностями еще только выплывает с боку на экран прицела.

Маленький гарнизон полигона стоял на самой высокой точке. Крутой обрыв с одной стороны и пологий спуск с другой, переходил в долину с целями. Тут были танки, самолеты, пушки. Короче обычная группировка противника. Все было настоящее. По выходным солдаты катались на танках и залазили в кабины самолетов.

Часть чердака казармы была перестроена в командный пункт.

С него хорошо просматривался полигон и все хозяйство гарнизона: столовая, радиостанция и прочие постройки.

«Маяк» в вперемешку с морзянкой передавал легкую музыку. Свободные от службы солдаты играли в домино. Запах гуталина, зубной пасты и оружейного масла пропитал все. Его покрывал аромат перловки, которая готовилась на обед. Только в армии могут готовить так вкусно перловку с тушенкой, что на нее даже клюет карась.

Наконец гироскопическая система успокоилась, и изображение местности четко отбилось на экране.

Я зажал цель в перекрестие, включил «главный» и штурмовые бомбы отошли от самолета.

Откуда-то сверху, сзади сорокотонная машина обрушилась как гром. У руководителя полетов встал дыбом чуб. Посуда и окна зазвенели, но почти все остались целы. «Обычная работа» - подумал Штирлиц, вставая с колен.

Чердак и антенны не пострадали, до бомбардировщика было еще 50 метров.

Волна горячего воздуха, копоти и запах керосина накрыли двор. Черные сопла двигателей и белые купола парашютов бомб удалялись в сторону цели.

Удар пришелся прямо по стоянке истребителей. Земля дрогнула так, что у повара из рук выпал нож.

Кот Василий, охранявший мясо, бросил пост и исчез. «Нет» - подумал сержант, вставая быстрее всех с земли к такому привыкнуть нельзя». Шквал огня накрыл шесть истребителей.

Солдаты замерли, проникаясь чувством гордости за Родину, за Армию. Это чувство сохраняется всю жизнь и в корне отличает человека, служившего от остальных.

Коля медленно, чтобы не сломать руд, включил форсаж и потянул ручку на себя. Меня вдавило в кресло, выпученные глаза стали как у клоуна. Горное эхо из громоподобного перешло в треск. Скалы зазвенели как хрусталь. Бараны перестали жевать и упали на колени, гордые козлы даже не шелохнулись. И только красиво-изогнутые рога вдруг выпрямились, выдав их отношение к авиации и к Николаю конкретно.

Бомбардировщик почти вертикально скрылся в облаках. Мое астральное тело уже ждало меня на высоте десять километров.

Полигон передал результат: «Шесть нулей» (прямое попадание), а через минуту передал: «530 вам часы». Мы замерли «Какой – такой Павлин – Мавлин», «какие часы».

Коля был самым умным человеком в полку, ну разумеется после меня. Думал недолго. Затем сказал: «Штурман у них на полигоне вышли из строя часы и они просят точное время «Да» удивился я. Но Коля уже голосом Левитана передавал: «Я 530, Московское время 12 часов 30 минут». Весь эфир замер в ожидании дальнейшего сообщения, но Коля уже все сказал. Полигон подозрительно замолчал.

Оказывается, за нашей работой наблюдал маршал Кутахов. И он нас наградил золотыми часами.

Обгоняя звук, бомбардировщик шел домой. Белой краской Николай оставлял свой автограф на голубом небе.

На катапульте летчика сидел Николай Кузьминский – гроза козлов и баранов.

Я штурман Борис Наседкин смотрел в окно. Стояло жаркое лето. За бортом было - 50°. В кабине было уютно и тепло.