Борис Наседкин

ШТУРМАН

Создавая морской флот России, царь Петр Первый, положил начало развитию штурманского дела. Используя звезды, магнитное поле земли и многое другое, штурманы прокладывали маршруты в открытом море, обогащали страну заморскими товарами. Почуяв свою важность и незаменимость, они захватили почетнейшее место в веренице профессий. Такое поведение вызвало негодование царя и он произнес: “Это какое-то хамское отродье”, но тут же издал указ: “Терпеть их”.

В авиацию штурманов пригласили от безисходности летного дела.

Долгое время летчики ухитрялись летать вдоль рек, дорог, читая надписи на крышах вокзалов и пристаней.

Полеты на большой скорости и высоте сильно затрудняли использование дорожных указателей.

Скромно войдя в авиацию, штурманы, осмотревшись, захватили самое удобное место в носу самолета.

Сначала они выкинули кресло летчика-наблюдателя, затем застеклили балкон и получилась тихая, теплая кабина. Теперь летчик мог расслабиться.

Жизнь стала как и прежде, даже еще лучше. Теперь после смертельной петли, и адреналиновой бочки не стоял вопрос “Где я?”.

Штурман, с матом выполнив в кабине высший пилотаж, всегда мог ответить на этот вопрос.

Хорошее настроение портили постоянные требования довернуть то влево, то вправо.

В кабине появился обеденный стол для карт, линеек и карандашей.

Теперь тот же полет вдоль реки назывался полетом по локсодромии.

Оказалось, что выражения: «Угол с носа» и «Рубль с носа» имеют разный смысл.

По кабине развесили графики поправок. Кривые линии учитывали все, от размера сапог до положения луны относительно носа самолета.

Интерес летчиков к графикам, подымал дыбом волосы на голове.

Штурманы потребовали бортпоек из колбасы, сыра, масла,  хлеба и на десерт яблоки и шоколад. Затем конструкторы, не дожидаясь, установили кофеварку, туалет и кнопку связи на полу.

С округленными глазами летчики, наблюдали за всем этим, но свято выполняли указ Петра Первого “Терпеть их”.

И зародилось выражение: “Летный состав и штурманы”, подчеркнув исключительную важность этих двух профессий.

Полковник Меркулов, летавший еще при царе, говорил: “Чем чаще будете контролировать летчика, тем дольше проживете”.

Теперь даже обедая, штурман ногой держал связь с пилотом.

Вздрогнув, дремлющий летчик с непристойными мыслями в голове, слышал в наушниках: "Держи режим".

Проверив высоту, скорость всю приборную доску и даже давление воздуха в калссах, он снова погружался в свои думы.

Штурман, который хотел долго жить, даже в отпуске, возвращаясь из кафе на трамвае, при резком толчке, не открывая глаз, давал команду: “Держи режим”.

Пассажиры поддерживали его криком: “Не дрова везешь”.

Летчики тоже не сидели, сложа руки. За 100 лет воздухоплавания они выучили одну фразу, от которой у штурмана вставал дыбом чуб:

- Где мы находимся?

- В самолете - успокоившись, отвечал штурман.

Дальше самолета карьера штурмана не пошла. Я пытался поступать в космонавты. Но мне сказали, что там от меня никакой пользы не будет. Да и летчики далеко от земного шара не отлетают, хотя у них при посадке всегда возникает проблема: “Не проскочить мимо глобуса”.

На штурмана я учился 4 года.

Сегодня был последний день. Казарма гудела. Рота курсантов переодевалась в офицерскую форму.

Парадная форма с золотыми погонами лейтенантов делали всех неузнаваемо красивыми. По очереди вызывали к командиру роты за назначением.

4 года мы избегали этот кабинет, где выдавали наряды на кухню или еще, что хуже.

За столом сидел командир роты майор Волков. Два стола по бокам были аккуратно заставлены пачками денег.

Отсчитав несколько пачек, майор протянул мне ведомость. Я не глядя, расписался. Затем, он взял вторую ведомость и стал зачитывать все, что я сломал и потерял за 4 года. Я расписался снова. Моя стопка денег стала гораздо легче.

И тут, я подумал, что в спешке он забыл высчитать с меня за недавно утонувшую в океане подводную лодку.

Отложив ведомости, и часть моих денег, майор сказал: “Так как вы закончили учебу с отличием, то имеете право выбора”.

Я взял список и недолго думая, выбрал: “Забайкальский военный округ”.

Командир роты, склонив голову, что-то промычал. Затем взял себя в руки и улыбнулся. Джаконда со своей улыбкой могла отдыхать.

Курсанты знали, что после этой улыбки, майор скрипучим голосом, через зубы говорил: “Курсант берите лом, лопату и метите от КПП и до отбоя”.

Я содрогнулся. Однако, посмотрев на мои офицерские погоны, майор заискивающе признался:

“У меня есть 12 курсантов, с которыми я за 4 года был чаще, чем с женой и детьми”.

И вот сейчас, когда я для них приготовил лазурный берег Северного Ледовитого океана, Чукотку и Забайкалье вы лишаете одного моего друга этой возможности. Расчувствовавшись, я согласился на Кавказ.

В моем полупустом чемодане лежали пачки денег, диплом, и  направление на Кавказ, в штаб армии. Сразу за проходной училища я влился в водоворот встреч и проводов. Вальс “На сопках Манчжурии” сливался с общим гулом.

Выпускники покидали свой дом, где четыре года вместе жили, учились и летали. Начальник училища Бельцов пожал мне руку как-то не по-генеральски, двумя руками. Рядом с ним стояли жена и дочь-невеста. Ее звездная красота не давала даже шанса мечтать о ней.

Подъезжали автобусы, такси и родственники. 140 лейтенантов встречались с девушками – невестами и прощались друг с другом. Меня никто не ждал, однако ко мне сразу подошли две самые красивые девушки.

Парадная форма с золотыми погонами, оказывается, обладала всеми свойствами распущенного хвоста павлина.

Плавная мелодия вальса, запах духов и еще чего-то не казарменного вывели меня из строя. Познакомившись, мы решили перед поездом посидеть в кафе. Тем более, что уже выпустить их мягкие ладошки я просто не мог. До вокзала было километров двадцать. Имея чемодан денег, я впервые в жизни, решил воспользоваться такси.

“Червонец” – сказал небрежно водитель и лихо повез нас на вокзал. Держась за руки, мы разговаривали и смеялись.

В попутном гастрономе я купил самых дорогих леденцов. Кулек из газеты вмещал килограмм ароматных, разноцветных необычайного вкуса конфет. Даже водитель с неохотой съел штук десять.

Подъехав к вокзалу, мы шумно вышли из машины. Я взял чемодан, дал водителю рубль и пошел за девушками. Таксист начал кричать.

Я с интересом посмотрел на водителя и снова хотел идти. Его крик, переходящий в мычание уже начал заглушать вокзальный шум.

Получив высшее штурманское образование, я понял, что червонца мало.

Похлопав водителя по плечу и протянув ему еще рубль, я сказал: “На тебе еще червонец”.

С водителем началась истерика.

Начали подтягиваться таксисты и прохожие любители театра. Мои девушки уже стояли у мраморной лестницы и с интересом наблюдали за своим кавалером.

“Червонец, червонец” – орал водитель и тряс над головой рублем.

Наконец он съехал в родное русло речи и полился красноречивый мат с мелькавшими словами: родина, армия, офицер и какой-то дебил. Подошедшие с монтировками таксисты, посмотрев на серьезного в парадной форме лейтенанта, сразу встали на мою сторону, поняв, что их коллега сошел с ума. Широкие окна кафе заглушали вопли таксиста, который размахивал в руке какой-то бумажкой.

На вопрос девушек о шуме я сказал, что какой-то дурной таксист попался. Они меня поддержали. А Таня сказала: “Подозрительный тип, он мне сразу не понравился, когда еще отказывался от леденцов”.

Красный портвейн и горячие пельмени с горчицей и уксусом подняли настроение. Девушки разрумянились и на перебой рассказывали веселые истории, когда же они узнали, что я таксисту дал рубль, они смеялись до слез. Месячная получка курсанта была пять рублей. За четыре года я научился жить в пределах этой суммы. Сегодня я узнал, что десять рублей это червонец.

По воинскому требованию, принимая его за билет, я добрался до Кавказа. Проводники меня усаживали даже в поезда, автобусы и самолеты, где не было мест. Здесь в Челябинске проводник усадил меня в купе с полковником. Тот с улыбкой поздравил меня с выпуском.

     - Узнаете меня, - спросил он.

     - Нет, не припомню, - ответил я.

     - Посмотрите внимательно, я полковник Кобелев – торжественно представился сосед по купе.

     - Нет – уже уверенно ответил я.

     - Я главный штурман училища, читал вам четыре года штурманское дело, вспомнили.

     - Да науку помню, сержанта Верхогляда, майора Волкова, а Вас нет.

     - Диверсант – подумал насупившийся полковник и предложил сыграть в карты.

   В детстве в снежную пургу я с сестрами и братьями, забравшись на печь, играл в карты.

     - В “Дурака” или “Акулину”, спросил я. Наверно не умея играть в “Акулину”, полковник выбрал в “Дурака”.

Мы сыграли тридцать партий. Полковнику сильно повезло, он ни разу не проиграл. Настроение его улучшилось, и теперь он был уверен, что я не диверсант.

На поезд “Баку-Ереван” я сел, даже не предъявляя требования. В вагоне было чисто, потому что баранов туда не пускали. Жалобно блея, они толпились в тамбуре. Вид кавказских гор и близость пункта назначения вызывали волнение.

Усатый проводник весело сообщил, что подъезжаем к Тбилиси. Прибывающие выстроились  с вещами в коридоре. Волнение и радость охватили всех даже баранов.

Справа текла Кура. Ее скалистые берега и каменные мосты усиливали экзотику и красоту этой реки. Горы раздвинулись, и на нас выплыл один из красивейших городов. Показался вокзал, но поезд не сбавляя скорости, проехал весь город и уже шел на Ереван. Пассажиры начали шуметь, бараны не поняли в чем дело. Черные усы проводника повисли, рот открылся.

“Слушай, они нас совсем не любят”, сказал он. Печальная любовь Ромео и Джульетты отходила на второй план.

Я так и не понял, кто кого и за что не любит. Смеркалось. Через час поезд остановился в каком-то неописуемо красивом ущелье. Справа и слева от состава горы веером расходились высоко в небо. Их вершины были озарены солнцем. Тут внизу уже была ночь.

“До Тбилиси совсем близко”, сказал проводник и вместе с поездом растворился в темноте.

Любопытный начальник станции пришел посмотреть на толпу приезжих. Тут были женщины, дети, старики, бараны, короче все кому нужно было в Тбилиси. Посочувствовав, он закрыл на ключ все что можно, снял колокол и ушел домой. Уходя, он сказал, что через день этот поезд пойдет обратно.

“А вдруг опять у них не сложится любовь”, подумал я, не зная о ком.

Через час подошел состав с мазутом.

Все кто мог, облепили черные бочки и радостные поехали в Тбилиси.

Картина “Беженцы” времен гражданской войны могла отдыхать.

В гостиницу меня не пустили, потому что нужно было дать кому-то, какую-то взятку.

В впопыхах майор Волков забыл мне выписать этот документ.

“Кто хочет спать, сдавайте по рублю”, сказал подошедший в промасленной спецовке грузин. Нас человек двадцать, у кого не было взятки, разместили в вагоне. Мы довольные разошлись по купе. Всю ночь наш вагон с матом спускали с какой-то горки. Несколько раз мы проезжали вокзал, но утром согласно договора мы были у перрона.

Продвигаясь к штабу армии, я любовался городом. Зеленые кроны деревьев были подстрижены, то шаром, то кубом, то корзиночкой. Тротуар был вымощен цветной плиткой и такой чистый, что можно было гулять в домашних тапочках.

Аккуратно обрубленная скала сопровождала тротуар справа.

Спускающиеся плети зеленого плюща на фоне серого камня образовывали замысловатый ковер.

Низкие ажурные лавочки у стены превращали тротуар в зону отдыха. Слева тротуар сопровождал узкий водосток. Декоративно вымощенный серым камнем, он с мостами напоминал взрослую реку. Всю эту красоту дополняли спокойно идущие и отдыхающие на лавочках люди.  Они были одеты как-то просто по-домашнему. Создавалось впечатление, что они вышли из дома к себе во двор. Только что, прибыв из другой столицы, была видна огромная разница.

Там озабоченные, куда-то спешащие люди пытались еще, чего-то достичь, не понимая того, что они уже все имеют. Одна бабушка мимоходом на сверхзвуковой скорости отругала меня за то, что я шел по левой стороне тротуара. Деревья и лавочки стояли только возле могил.

Тбилиси мне все больше напоминал музей, где посетители ходят, открыв рот.

Журчание воды привлекло мое внимание. Я заглянул в глубокий ручей и увидел плывущую пятерку. Моя месячная курсантская получка. Я нагнулся и с трудом выловил деньгу. Боковым зрением я увидел приближающийся трояк и еще несколько купюр. Они выплывали из под длинного моста. Изумленные тбилисцы наблюдали, как русский офицер ловит деньги в ручье. Изогнувшись, стоя на коленях, я опирался левой рукой на выловленные деньги. Правой рукой, еле дотягиваясь до воды, я ловил деньги. Пятерки, тройки и даже червонцы, как я теперь называл десятки медленно выплывали из под моста. Наконец поток денег иссяк.

Прохожие и я с надеждой смотрели под мост еще минут пять.

“Все кончился. Больше не будет”, сказал седой грузин и народ начал расходиться.

“Хороший город”, подумал я, складывая деньги в чемодан. Запомнив место и время, я пошел дальше.

В приемной командующего я познакомился с летчиком Тельманом Хамидулиным.

“Дольников вас примет на 5 минут”, сказал адъютант командующего, взяв наши документы.

Смуглый, через, чур строгий генерал посмотрел на нас так, что наш свирепый майор Волков показался «Красной шапочкой».

“Теперь ключи от южных рубежей Родины в ваших руках”, сказал он.

Я почувствовал, как на мои погоны легла огромная тяжесть.

Позже я узнал, что Дольников подлинный герой фильма “Судьба человека”. Вот кусочек этого фильма:

* * *

“Объятый пламенем самолет падал на расположение немецких войск. Раненый Николай с трудом выбирался из кабины уже обреченной машины. Парашют плавно опустил его в самую чащу немцев.

Плен, концлагерь и вот его ведут к начальнику лагеря. Три ярких лампочки освещали длинный шикарно накрытый стол. Немцы отмечали какой-то праздник. В начале стола сидел сам начальник лагеря. Справа и слева сидели, щегольски одетые офицеры.

“Говорят, что русский мужик может залпом выпить стакан водки”, - на ломаном русском языке, сказал один офицер. – Правда ли это».

Николай уже три дня почти ничего не ел. Вид мяса, колбасы и всего остального от голода сводил скулы. Однако, выпив залпом, стакан водки от закуски отказался.

“После первой не закусываю”, сказал он скромно.

После второго стакана Николай занюхал кусочком черного хлеба. Немцы замерли, не веря своим глазам.

Зажевав кусочком хлеба, третий стакан Николай ожидающим взглядом обвел всех присутствующих. 

* * *

Будучи у нас в полку он как-то в курилке обронил фразу “Три стакана это моя обычная норма”.

Получив назначение в полки, мы с Тельманом решили это отметить. Чтобы лучше разглядеть город мы по почти вертикальной железной дороге поехали на гору. Специальный вагончик доставил нас в гарберод шикарного ресторана на вершине горы. Город как огромный Крейсер лежал между гор.

Не успели мы сесть за стол, как нас тут же пригласили какие-то студенты.

На столе лежал как живой жареный поросенок, жующий лук. Рядом стояли несколько видов подливки, аппетитный хлеб и сыр «Сулугуни». Все это было буквально завалено зеленью цицмат и праса. Вровень со столом стояла белая амфора. Из нее торчала метровая ручка черпака. Такого количества вина я еще не видел. Выпив по первому черпаку, мы начали знакомиться. Один из студентов представился как Василий Сталин.

“Я люблю летчиков, потому что мой отец тоже был летчиком и поэтому пригласил вас за наш стол”, сказал Василий.

Вскоре к моему удивлению сухое с кислинкой вино закончилось. Однако тут же два офицеанта принесли новую амформу.

Из ресторана мы вышли, когда на небе светили огромные яркие звезды.

Было тепло и весело. Далеко внизу, как палуба огромного теплохода светился Тбилиси.

Так в компании внука Сталина мы отметили прибытие на Кавказ.