«МЯСНИК»

Так запад окрестил советский бомбардировщик Ил – 28.

Самолет был настолько прочен и надежен, что мог пролететь через дремучий лес, случайно сесть на воду и на землю, получив при этом легкие повреждения.

* * *

Меня и лейтенанта Николая Коваль разместили в офицерском общежитии. Вчерашних курсантов после казармы валил с ног запах свободы.

Здание было пропитано дымом сигарет, зубной пасты, гуталином, одеколоном и чем-то офицерско-холостяцким.

Этот дух завораживал и притягивал. Многие отели мира пытались воссоздать подобное, но дальше запаха утренней свежести у них не пошло.

Однажды семейный уют пригнал к нам майора Сеславинского. Он попросил меня сыграть на гитаре. Мой слух был на уровне разворачивающегося трамвая. По этажу как сигнал «Сбор» прозвучала песня о Москве. Уже заполночь  растроганный майор-москвич ушел домой. Поддерживая высокую боеготовность Родины, я, не раздеваясь, лег спать.

Командир эскадрильи Афоньшин, впервые увидев штурманов с высшим образованием, громко засмеялся: «Гы Гы Гы». Затем строго сказал: «Учить вас ничему не буду. Кто будет плохо летать – спишу!».

И тут же начал нас учить.

Первый полет на полигон был незабываемый. На боевом курсе я несколько раз доворачивал самолет влево, вправо. Подводил скорость и высоту до идеального состояния. Афоньшин сопел, крякал, четко выполняя мои команды. Затем я начал рассказывать ему все про цель, перекрестие, кто, где стоит и куда движется. Наконец терпение командира эскадрильи кончилось.

«Учись лейтенант как нужно бомбить!». Отдав штурвал от себя, он направил бомбардировщик на цель. Гастелло мог отдыхать. Я ползал по потолку, пытаясь соображать. Вместе с целью, на меня несся весь земной шар. Стрелка высотомера прошла безопасную высоту взрыва бомб, и я заволновался. «Не бойся штурман все под контролем», задорно пропел летчик.

Щелкнул автосброс и две осколочно-фугасные бомбы отошли от самолета.

«Да – восхищался я – вот это работа». Сергей потянул штурвал так, что у меня потемнело в глазах, и отпала челюсть. «Гы Гы Гы», засмеялся летчик и добавил: «Учись студент».

Вдруг самолет потрясли удары. Я ощутил себя в бочке, по которой кто-то бил палкой.

Нам удалось поймать все осколки. Невзрачные на вид не больше ладони, они оторвали все лишнее.

Выпивали мы мало, редко, и только по праздникам. Сегодня был день железнодорожника, и мы решили выпить за здоровье машинистов и проводниц.

Гарнизон из десяти домов, изнывая от жары южной ночи, уже два часа праздновал вместе с нами. Первым не выдержал полковник Попов. В трусах осторожно он зашел к нам. Содрогая стены, работал магнитофон. На столе стояла недопитая канистра маджари. Остатки редиски съеденной с ботвой аккуратно лежали на тарелке.

Дымящие окурки в другой тарелке, говорили о близости хозяина.

И тут сквозь дым Попов увидел Николая, который приткнувшись головой к магнитофону, спал.

На другой койке, обнимая гитару, спал я. От песни про переселение душ, у гостя встал дыбом чуб.

Высоцкий трезвым голосом, хотя и был третьим, пел: «А этот милый рыжий кот был раньше негодяем. А тот почтенный гражданин был раньше злобным псом». Выключив магнитофон, и свет полковник и гарнизон отошли ко сну.

Наш любимый командир Попов довел полк до такого состояния, что казалось весь мир держится на 143 БАП(Е).

Даже в постели с женой у него всегда стоял на первом месте вопрос боеготовности.

Однажды еще не успев одеться, он нажал красную кнопку. Стремительность и секретность тревоги превзошла все ожидания. Полковник сам еле успел приехать на аэродром.

Его вопрос «Что случилось?», еще больше озадачил всех.

Ночной аэродром заполнился гулом обслуживающей техники. Бомбардировщики с открытыми люками готовились к вылету. Кругом лежали огромные бомбы, которые тут же загружались в бомбоотсек. Горы пустой бомботары громоздились по обочинам.

Впервые увидев такое, я выпучив глаза, спросил у Боганова: «Это по настоящему». Мой летчик, давно знавший полковника шепотом сказал: «Немцы под Киевом, а ты еще парашют не одел».

Через мгновение я уже сидел в кабине, все включая. Откуда – то изнутри полился все обволакивающий гул. Самолет ожил.

Свечение приборов, привычный запах кабины и безразличный голос стрелка радиста о готовности к запуску меня успокоил. Юра нажал кнопку запуска, и рев двигателей окончательно отрезал нас от внешнего мира. Теперь осталось только приятное шипение, потрескивание и короткие команды в наушниках на фоне общего гула. Для летчика этот шум остается на всю жизнь. И он загадочно улыбается при вопросе: «А какая вам больше нравится музыка?».

Взлетев, мы получили указание выполнять полет на высоте пятьдесят метров. Видимо полковник решил подобраться к противнику незаметно. Малая высота в горах ночью – называется маленькой.

Рассказать о таких полетах могли только родившиеся в рубашке и белых тапочках.

«Опять полковник шутит», сказал Боганов и набрал пятьсот метров.

Экипаж штурмана Салехова был самым дисциплинированным. Но даже он долетел только до траверза.

Ил – 28 пролетел через дремучий лес как первый бокал пива. Да и какой там лес. Всего несколько хилых эвкалиптов. «Что-то правый двигатель не додает обороты», пожаловался летчик после посадки. С помощью фонарика техник достал из двигателя кубометр свежих дров.

Позже в курилке мы узнали, что они шли на высоте пятьдесят метров. И тогда я понял, что выражение «Герои среди нас» реально. Звук пролета через лес летчик описал как палкой по радиатору.

Идею таких полетов подхватили тут же. Ночью летчик Яков Петрович Селиверстов пролетел через гору, изрядно ее повредив.

Прилетев, Яша пожаловался на отсутствие связи со стрелком – радистом. С помощью фонарика, техник обнаружил снесенную заднюю часть самолета.

* * *

Красавица - жена Афоньшина – Нина работала председателем женсовета полка. Согласно графика, совет посещал школу, магазин и все общественные места.

Сегодня Нина и две девушки, помощницы проверяли гостиницу. Со словами «Приберите свои вещи», уборщица Клава известила нас о комиссии.

Из личных вещей у нас были только стоячие в углу бутылки и носки. Я застелил новую скатерть из свежих газет. Николай очистил угол, отчего комната потеряла уют.

Неожиданно к нам вошли три девушки необычайной красоты. Строго улыбаясь, они поздоровались. Запах, который не удалялся даже сквозняком, уступил место духам и чему-то такому от чего по спине побежали мурашки.

Николай равнодушный к женщинам замычал и четко сказал «Вот», указывая на стул. Нина села и стала что-то записывать в тетрадь. Я с трудом пытался одним взглядом охватить ее грудь и колени, открытые аж до самой тетради. И тут же боковым зрением приходилось сканировать Таню и Катю.

Все мои две мысли улетучились. Затем, одна от которой даже покраснели мурашки, вернулась. Девушки ходили по комнате, задевая Николая своими частями тела. Сначала его било током, затем скрутило в позе: «Ленин на броневике». Его правая рука указывала на потолок в сторону окна.

Там на двух гвоздях висела многофункциональная штора. Нина сделала пометку и через два дня у нас была новая штора. Таня зачем-то решила открыть печь. Она изогнулась так, что посмотреть на это выбежали даже мурашки из-за моей спины. Из печки на нее с интересом глянула батарея пустых бутылок.

На вопрос «Что нам нужно и какие жалобы» мы молчали, выпучив глаза. Наконец внутренний голос сказал: «Паниковский вы же Советский человек. Бросьте гуся».

Я встрепенулся и выпалил «Тигр не додает офицерам 15 суток отпуска». «Вот это правильно», сказал внутренний голос.

И тут же в понедельник, громко смеясь  «Гы Гы Гы» Афоньшин послал меня к Тигру.

«Иди турист», сейчас Кропачев будет провожать тебя в отпуск.

Курилка замерла от предвкушения. «И зачем тебе нужны были эти 15 суток», посочувствовал внутренний голос. Семен Красников шепнул: «Когда встанешь на ковер сведи указательный большой и средний палец».

Окутанный дымом сигарет, за столом, сидел Кропачев. Голосом боксера Валуева он спросил: «Ну что лейтенант устали?». Я не знаю, кто это сказал, но отчетливо услышал «Да».

В коридоре у двери был Аншлаг. О большем представлении никто не мог и мечтать. Мой внутренний голос тут же выбросился в окно.

Курилка, умирала со смеху, изучая подробности саммита.

Даже  на второй день в голове звучали слова: «Счастливой дороги, лейтенант, но вы об этом сильно пожалеете», а на правой руке я не мог развести сплетенные пальцы.

Уссурийский охотник Дерсу Узала всех людей делил на хороших и плохих. Наш полковник Ивашов был хорошим человеком. У него, как и у полковника Попова всегда стоял в голове план обуздания агрессора. Однажды в разгар праздника прозвучала тревога. Прибыв на аэродром, мы одевали комбинезоны на праздничные костюмы. Я получил пистолет, карту и побежал к самолету.

Окружающий березовый лес заполнился шумом машин и отборной русской речью.

Простота русского языка понятна даже баранам. Однажды в горах я наблюдал, как пастух тщетно пытался управлять стадом на родном диалекте. Намучившись, он по - слогам сказал одну выученную по-русски фразу. Бараны с интересом посмотрели на хозяина и со стоячими ушами развернулись, куда он их послал.

Поэтому все было четко и понятно. Техники наперебой докладывали о готовности самолетов.

Занимая место в кабине, я увидел взлет командира полка. «Вот это боеготовность», с восхищением сказал я. «Ничего - пропел Паша – цыплят щупают по осени». Мой летчик Ветровой был самым грамотным в полку.

Стрелок-радист и я доложили о готовности, и летчик нажал кнопку «запуск». Рев наших двигателей влился в общий шум. И тут же кабина, как водопад, обрушилась на меня информацией. Стрелки, шкалы, счетчики все двигалось. Как елка засветился бомбардировочный транспарант. Это говорило о полной бомбовой загрузке.

Наушники разрывались от потока сообщений.

Непрерывно шли запросы, команды и наконец, разрешение на взлет. Паша с трудом втиснувшись в эфир, запросил выруливание на старт. Тяжело нагруженный бомбардировщик влился в строй рулящих на взлет самолетов.

После полигона полк взял курс на запасной аэродром. В режиме радиомолчания мы сели на незнакомую полосу. Вдруг Паша срулил на поле и добавил обороты.

Самолет легко подпрыгивая на ухабах, ехал по зеленой траве. «Паша, а куда ты едешь», спросил я. «Так вон же кухня дымит», ответил летчик. Подрулив к полевой кухне, Паша выключил двигатели. Вся столовая бросилась нас встречать. Девушки официантки готовились к этому целый час. Однако эффект встречи, превзошел все ожидания. Они впервые увидели так близко боевую машину.

Остывающие двигатели приятно потрескивали. Откуда-то из нутрии доносилось урчание, бульканье, и затухающий вой чего-то.

Стрелок-радист, Паша и я снимали парашюты. Наши мокрые от пота комбинезоны дымились. «А где остальные?», спросил повар с метровым черпаком в руке. «Задерживаются», ответил летчик, с опаской поглядывая на его ложку.

Трогая рукой, огромное колесо блондинка промурлыкала «А что это такое?». На фоне черной покрышки ее белая ладошка с красными ноготками развернула мое мировоззрение.

«Что ж ты делаешь?», прошептал я как можно строже. Девушка испугалась. Глядя на голые коленки, я оттащил ее руку от колеса. «Разве можно трогать руками все что видишь», снова прошептал я таинственно.

Смахнув пыль с колеса, и удерживая пухлую ладошку синеглазки, я начал рассказывать все, что знал о колесах.

Спасая девушку, Паша оттащил меня к столу.

Поедая жареную картошку с отбивной, я следил за всем что движется. К полевой столовой шла группа летчиков. Легкий ветерок шевелил белые скатерти. Запах травы и кухни опьянял. Увидев нас в окружении девушек, полковник крякнул.

Летали мы настолько низко, что герой Советского Союза летчик Валерий Павлович Чкалов наверно бы улыбнулся. Конечно, времена были не те, погоды стояли ясные, был романтизм.

Летая под мостами реки Невы, он любовался Ленинградом. При полете на полигон Витшток местность была серая, мостов не было. Поэтому приходилось летать под невзрачной высоковольтной линией.

Мой друг, композитор, спортсмен и наконец, просто летчик Миша Сакаев, пролетел через высоковольтную линию быстрее, чем жена тратит получку. Провода были слабые, да и вольт в них было немного. Намотавшись на крылья, они никак не отрывались. Правый подвесной бак, как визитная карточка остался на столбе. Самолет с одним баком на конце левого крыла выглядел некрасиво. И Миша его сбросил. В голове стучала мысль: «Свалить все на Чубайса, который понаставил везде столбов». Звук пустых консервных банок привлек всех. По рулежке ехал ИЛ – 28 таща за собой провода с гирляндами чашечек.

* * *

Учебный бой бомбардировщика с истребителем закончился случайным столкновением. Летчик МИГ 21 и экипажа Жаркова катапультировались. Неуправляемый ИЛ-28 приземлился как бумажный самолетик. Озабоченный командир полка Ивашов сидел в кабинете, когда к нему пришли со скандалом немцы.

«Что это такое? Ваш самолет погубил сосновый бор и сел на пшеницу, а нашкодившие летчики поубегали».

* * *

Очевидное – невероятное произошло где-то в Сибири. Звено Ил-28 шло на малой высоте. Пролетая озеро на скорости 600км/ч, замыкающий хвостом, зацепил воду и далее произвел посадку. Рыбаки спасли экипаж, а самолет еще долго плавал по озеру.

* * *

Бомбардировщики, содрогая горы, уходили в небо. Аэродром «Лангуст» работал. Теплый ночной дождь позволил вырасти королевскому шампиньону. Зеленая трава пестрела белыми шляпами полуметровых грибов. Техники и летчики собирали эти необычайно вкусные дары природы. Жареный с луком на сметане один гриб, мог накормить целую семью.

Аккуратно срезая тяжелый гриб, я увидел аварию. ИЛ-28 при посадке ткнулся передним колесом полосы и снова ушел в небо. Выполнив три прыжка, он упал в болото. Благодаря канаве, воды в нем было мало, и самолет завяз только по брюхо. Обычно после «Козла» от самолета остаются только колеса. Нашего же Илюху достали и оттащили в дальний конец аэродрома. Случай скрыли, а самолет решили при оказии списать. Кое-какое оборудование сняли. Прошел год. Однажды столичный генерал, осмотрев зачехленные самолеты, увидел одиноко стоящий бомбардировщик. «А что это он там стоит?», спросил инспектор. «На самолете выполняются девиационные работы», доложил, не мигая, наш полковник. «Вот завтра и посмотрим, как он летает», сказал генерал. Всю ночь техники собирали его, а утром он отлично слетал. Я не удивлюсь, если еще сегодня в 21 веке где-то летает ИЛ-28.